– Я вспомнила, что однажды видела этого господина Кобишвили в обществе нашего друга! – провозгласила она, тоже на всякий случай не назвав Леню по имени.
– Вот как? – довольно рассеянно откликнулся Ходасевич. Честно говоря, Таня рассчитывала на более бурную реакцию. – При каких обстоятельствах вы встречались?
– Я зашла однажды вечером в то самое кафе на набережной, где в нас сегодня… – Таня не стала говорить «стреляли», поправилась: – Где мы так славно позавтракали. Я там частенько бываю. Ну и увидела их. Они сидели за столиком и ужинали. Наш друг познакомил нас. Вот, говорит, это Давид, возможно, наш будущий заказчик. Они предложили подсесть к ним, грузин на меня сразу повелся, принялся комплиментами сыпать. Но мне он не понравился. Поэтому я садиться к ним не стала, выпила чашечку кофе у стойки (там кофе очень хороший) и сразу ушла.
– А потом про этого Кобишвили вы с интересующим нас человеком разговаривали?
– Нет, ни разу.
– И больше ты их вместе не видела?
– Никогда.
– Это любопытно, – хладнокровно заметил отчим, а дедок-водитель лихорадочно затормозил и громогласно провозгласил:
– Шшштанция!
– Объясни мне наконец, что случилось, – в очередной раз подступила к отчиму Татьяна. – Куда мы едем?
Они сидели в вагоне электрички. Та неспешно тянулась к Кострову, и путь, разумеется, пролегал вдоль навязшего в зубах тихого Танаиса.
– Ничего не случилось, – заверил ее Валерий Петрович. – Во-первых, мне нужно купить себе свежую рубашку. А во-вторых, – так же буднично продолжал отчим, – я расшифровал Ленино послание.
– Ты расшифровал?? – Татьяна вылупилась на полковника.
– Да.
– Когда успел? Ты ведь только и делал, что спал без задних ног!
– Ничего подобного. Я не спал. Я совершал мыслительный процесс.
В глазах отчима сверкнули веселые искорки.
– Ага, при этом всхрапывая.
– Ну, это к делу, которое я имею честь представлять, никакого отношения не имеет.
– Да не может быть, чтобы ты во всем разобрался. Так быстро?! Я два дня голову ломала!
– Элементарно, Ватсон!
– Рассказывай.
Отчим неприметно оглянулся – в вагоне они были почти одни: не считать же трех цыганок с многочисленными детьми, расположившихся на дальней скамейке. Да и кто поедет под вечер в раскаленный солнцем город. Сейчас, наоборот, все на природу стремятся, на левый берег: на дачи, пляжи, загородные участки.
– Вот письмо, – отчим достал из внутреннего кармана послание Лени, протянул Татьяне телеграфный бланк, на котором оно было написано. – Помнишь его?
– Почти наизусть.
Она развернула бланк, и перед ее глазами предстали торопливые строчки:
...«Привет, дорогая Таня. Я виноват перед тобой и перед нашим общим делом. Ты вправе спросить, как, наверное, не раз уже спрашивала саму себя: где я и что со мной. Прости, Таня, но мне надо бежать. Я попал в большую беду. В очень большую. Некогда сейчас все объяснять, но документы, которые я прилагаю, могут, наверное, все рассказать. Пойди с ними в камеру хранения ж.-д. вокзала. Никому ничего не показывай и не рассказывай. Только так можем спастись и я, и ты. Извини, что я впутываю тебя в эту историю, но просто больше мне не к кому обратиться.
Жаль, что так все глупо получилось в нашем баре, да и потом тоже. Перед тем как я запечатаю конверт, я хочу сказать главное: я люблю тебя. Я тебя очень люблю. Надеюсь, что когда-нибудь мы встретимся».
– Ты совершенно правильно предположила, – академическим тоном продолжал полковник, – что цифры на обороте представляют собой шифр. Шифр оказался совсем простым, можно сказать, детским. Называется в просторечии «прыжок блохи». Им пользуются с незапамятных времен…
– Ну и?.. – Татьяна не могла не сознаться, что у отчима куда лучше получалось интриговать ее, чем наоборот. – Не томи!
– Числа означают всего-навсего порядковые номера слов в Ленином письме, которые нужно читать, чтобы получить от него еще одно послание.
– И все??!
– Да, и все. Ну, как: сама будешь пересчитывать слова или мне сказать тебе, что получилось?
– Зачем же мне делать двойную работу!
– Итак, первое число, пятнадцать, означает пятнадцатое по порядку слово – «спросить». Затем второе число Лениного шифра: сто четырнадцать. Сто четырнадцатое слово в его письме, по счету, – «конверт»… И так далее. А вместе получается точное указание: «Спросить конверт (в) нашем баре».
– Вот оно что! А я все думала, почему мне казалось странным Ленино письмо! Теперь поняла: какое-то оно избыточное. Слишком много лишних слов. Особенно для записки, начерканной второпях… Да, Валерочка, ты гений.
– Ничего особо гениального на горизонте не наблюдаю. Элементарный шифр. Его солдаты в письмах с фронта использовали, чтобы военную цензуру обмануть.
– И что, мы сейчас едем выполнять Ленино поручение?
– Да, совершенно верно: спрашивать конверт в вашем баре. Ты поняла, о каком конкретно заведении идет речь?
– Думаю, да. Только зачем мы поехали на электричке? – Таня не без опаски взглянула на табор цыган, расположившийся в другом конце вагона. – Почему не взяли машину у нашего хозяина? В гараже у него их полно.
– А зачем им знать? – пожал плечами отчим.
– Кому – «им»? – не поняла Таня.
– Хотя бы прислуге.
– Думаешь, прислуга не узнает, что мы сбежали? – прищурилась на Валерия Петровича Таня. – Могу поспорить: они уже нас ищут! Решили очередного тоника со льдом предложить и обнаружили, что нас нет! Да я тебе больше скажу: они небось уже Глебу Захарычу доложили, что мы куда-то исчезли!