Парфюмер звонит первым - Страница 27

Жанна оказалась ласковой толстухой лет двадцати. Ее пухлый животик по-модному выглядывал из-под топика.

– Вот тебе тысяча за ночь, – положил Леня купюру на журнальный столик, – и еще получишь столько же, если дашь мне спокойно выспаться. А сейчас я хочу помыться. У тебя вода горячая есть или отключили?

– У меня колонка, – обиделась девчонка, – сейчас включу. А спинку тебе, – кокетливо продолжила она, – прийти потереть?

Леня почувствовал, что от ее кокетливого голоска член у него начинает отвердевать – будто и не было бегства, бессонной ночи, драки, дороги.

– Сам справлюсь, – буркнул он и вскочил, досадуя на собственную похоть: «Я ведь собирался просто отоспаться!»

В ванной с многолетними подтеками от ржавой воды, он долго принимал душ с шампунем «Крапива», брился, чистил зубы. Переоделся в только что купленное чистое, стал похож на провинциального придурка, что шустрят на рынках и у автостанций.

Жанна ждала его в постели, укрытая до подбородка ватным одеялом. Кокетливо посверкивала глазами.

Леня разделся и нырнул под одеяло. Для двоих кровать была узковата.

Жанна тут же обняла его и принялась ласкать рукой – несколько грубовато, потом надела на него презерватив…

А когда все кончилось, он вытянулся в кровати – чистый, сытый, удовлетворенный. Подумал: «А в том, чтобы скрываться, есть свой кайф», – и в ту же секунду уснул.

В то же самое время

Глеб Захарович

Президент концерна «Юлиана» понятия не имел о том, чем сейчас заняты сотрудники нанятого им рекламного агентства «Ясперс энд бразерс».

Он не знал, что один из авторов утвержденной им рекламной концепции, Леня Шангин, забылся в тяжелом сне в чужой квартире чужого города. Не ведал, что Ленина начальница, Татьяна Садовникова, вместо того чтобы работать над сметой рекламной кампании, сейчас поручает своему сослуживцу Эрнесту Максимовичу срочно начать поиски Шангина… Татьяна – та, конечно, слегка волновалась, что работа над рекламой «Юлианы» застопорилась, но Глеб Захарович, главный заказчик, сейчас просто забыл о ней и о каком-то там «Ясперсе». И о рекламной кампании собственного концерна тоже не вспоминал. Реклама – это всего лишь звено, а он привык видеть всю цепочку. Все свое большое дело в целом. И сейчас в его деле имелись куда более важные проблемы, нежели какая-то там реклама. Тем более что, рекламируй не рекламируй, у парфюмерии от «Юлианы» все равно, по большому счету, на Руси конкурентов нет. Девчушек, умащающих себя швейцарскими кремами и благоухающих благородной «Шанелью», в масштабах страны – единицы. Большинство же россиянок покупают эффектную баночку импортного крема один раз в жизни. А потом, когда заграничное баловство кончается, снова и снова выдавливают в пустую емкость из-под иностранного крема незамысловатую продукцию, изготовленную на фабриках Глеба Захаровича. Кремы якобы с «живительными липосомами», но при этом с розничной ценой в тридцать центов.

Деятели из отдела ассортимента – что поделаешь, целый штат этих дармоедов приходилось держать – не раз пытались подтолкнуть «Юлиану» в сторону элитной косметики. Уверяли, что на дешевом российском сырье себестоимость окажется гораздо ниже, чем у французов. Разливались соловьями: «Представьте, Глеб Захарович, косметику уровня «La Prairie» начнем выпускать, только стоить она будет не двести евро за банку, а максимум сто!»

– Нет, – всегда решительно отказывался он.

– Почему? – расстраивались технологи с маркетологами.

«Да потому, что даже Бэлка и то моими, а не французскими кремами мазалась, – усмехался про себя он. – Хотя такая была пижонка…»

И обрывал инициативных сотрудников непреклонной фразой:

– Ниша нашего концерна – это доступная продукция. Доступная всем – учителям, бухгалтерам, пенсионерам. Так что работайте… Чтоб и дальше – числом поболее, ценою – подешевле.

…Бэла, экс-супруга Глеба Захаровича, и правда к парфюмерии с косметикой была равнодушна. На заграничные, дорогие кремы не тратилась и безропотно тестировала на смазливой мордашке все новинки, разработанные технологами «Юлианы». И, зараза, цвела – даже на простецких кремах. И возбуждала – даже благоухая духами с незамысловатым названием «Ночная фиалка».

Сейчас Бэлка пребывала в Австралии, сбежала замуж – за краснолицего, грубоголосого фермера, и Глеб Захарович иногда насмешливо думал: а чем бывшая супруга мажется там? Может быть, совсем уж по старинке, постным маслом – Австралия-то страна дикая? Или вовсе перестала кремами пользоваться, обветрилась, покраснела, загрубела под южным солнцем?..

Он до сих пор ломал себе голову: почему супруга ушла? Чего ей не хватало в их роскошном особняке (разумеется, с видом на Танаис и выходом на собственный пляж)? В их прекрасном саду (в штате прислуги имелись и садовник, и цветовод, и даже ландшафтный дизайнер на полставки)? В их городе, где они были полновластными хозяевами (ведь даже мэр – должность выборная, а директор и владелец «Юлианы» – это уже навсегда)?

Но тем не менее Бэлка уехала. Не удержали ее ни дочери (Юленьке тогда было пять, Анютке – восемь), ни ее личный, единственный в Кострове, «БМВ»-кабриолет, ни кредитная карта с неограниченным овердрафтом.

«Я уезжаю. В Австралию. Документы о разводе перешлю по почте, на жилье и долю в твоих капиталах не претендую», – вот и все слова, которыми попрощалась с ним Бэла.

Она лихорадочно набивала чемодан летней – в Австралии почти всегда лето – одеждой и, кажется, ждала, что он начнет выяснять отношения. Ждала, что он взбеленится. Накричит. Или хотя бы спросит, чего ей не хватало. Но Глеб Захарович ни о чем спрашивать ее не стал. Просто молча вышел из комнаты. И молча смотрел, как жена спешно, будто боялась, что ее остановят, семенила к калитке… Боялась и ждала, что он бросится за ней. Но он – не бросился, не остановил.